I

Место действия: Наше время. Г. Москва, бар «Три Слона», 19,45 вечера. Пасмурно.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Бар «Три Слона» – тихое заведение в тихом районе. Не очень далеко от метро и не слишком близко. Расположен он в живописном подвальчике с голыми кирпичными стенами, закопченным потолком и чистыми круглыми столиками. В полумраке, стоящем в помещении главной залы расположена стойка во всю стену. У противоположной стены располагаются кабинки, для посетителей, желающих уединения, а в центре зала расположены те самые круглые столики, на которых в стеклянных плошках догорают свечи, выхватывая из тени лица посетителей. В углу, за длинным столом что-то празднует шумная компания. За стойкой сидят несколько мужчин непонятной наружности, допивая свою дневную норму пива, одновременно наблюдая за ходом футбольного матча по телевизору. За столиками сидело несколько посетителей: блондинка пышных форм и весьма милой мордашкой. Её сосед, по-видимому, ухажёр, что-то рассказывал ей, а она не забывала вовремя хихикать в кулачок. Но речь пойдёт совсем не о них. И не о шумной компании. Речь пойдёт о мужчине, одиноко сидящем за столом перед рюмкой дорогого коньяка и напряжённо всматривающемся в пустоту перед собой, как будто, пытаясь увидеть то, чего остальные видеть не могут. Никто не помнил, когда он пришёл, но уходить в скорости он тоже не собирался. Пока он не заметил, что за ним наблюдают (а он заметил, просто вида не подал), рассмотрим его подробнее. Одет он в дорогую тройку. Рядом с ним на стуле сушится тёмный плащ, на столе лежит широкополая шляпа. Всё тёмно-серое. На среднем пальце правой руки массивный перстень с тёмным полупрозрачным камнем, на котором играют отблески свечи. У него когда-то были тёмные густые волосы. Но с тех пор прошло много времени, о чём свидетельствуют морщины в уголках глаз, серебро, прочно въевшееся в волосы и очки, лежащие во внутреннем кармане пиджака. В прочем, ошибочка. Очки, как ни странно, тёмные. В серебряной оправе. Серебро как будто окутывает этого человека, окружая его мерцающим облаком. Но вот, он, кажется, решил избавиться от ненужного внимания и пересел в кабинку, подальше от любопытных взглядов, которые то и дело кидали в его сторону посетители. Им, по-видимому, было ну абсолютно нечего делать, и они тешили себя разглядыванием друг друга. Незнакомец в таком внимании явно не нуждался и их интересов не разделял. Пересев в кабинку, отделённую от остального зала высокой деревянной перегородкой из тёмного дерева, так что ни людей, которые там сидят, ни о чём они говорят, не слышно, он подозвал официантку. Также кабинка была снабжена занавеской, для создания полного интима. Когда официантка подошла, он сделал ей заказ на двоих, хотя никого по близости не наблюдалось. Через пять минут входная дверь хлопнула, и в холл вошла девушка, отряхиваясь от воды. Если Незнакомцу можно было дать все 40, то ей на вид было не больше 19-ти. Или даже меньше.
Она огляделась, зачем-то принюхалась, шумно втянув воздух общей залы (а может, просто вздохнула?), и безошибочно проследовала к кабинке, в которой ожидал её Незнакомец. В том, что он ожидал именно её, не было и сомнения, так как он и бровь не повёл, когда она подсела к нему в кабинку, только сдержанно кивнул, на что девушка ответила ему тем же. Дальнейшие события были сокрыты от остальных посетителей занавеской, задвинутой Незнакомцем. Через некоторое время официантка принесла заказ. Незнакомец молча кивнул и жестом показал, что она может идти. Официантка, с лёгким дуновением ветерка исчезла, оставив в кабинке запах духов.
– Шанэль номер пять, – принюхавшись, определил Незнакомец.
– Пробные, из магазина. Произведены, естественно, не во Франции… – несколько секунд раздумий, после чего девушка вынесла вердикт – Польша.
– Гданьск.
– Угу. – Ответила девчушка сквозь салат.
Когда первый голод был утолен, она, нисколько не стесняясь, придвинула к себе тарелку Незнакомца, перед этим вопросительно посмотрев на него, мол, будешь? Он только мотнул головой, и на его лице скользнула лёгкая улыбка. Девушка… хотя пора бы и представиться. Габриэль. Габриэль Найт. Для близких друзей просто Габи, или Ри, в зависимости от обстановки… итак, Габриэль более медленно продолжила свою трапезу, и в первый раз задала вопрос по существу:
– Ну, рассказывай. Что заставило Шефа вытащить меня из командировки? Я так приятно проводила время в Праге.
– Ну, я, в общем-то, ничего не знаю толком. Он особо не распространяется, но, судя по всему, тебе предстоит серьезное задание. Покончить с твоей миссией отправили Мари. Новое задание, скорее всего, как раз по твоей… специализации.
Габриэль, когда услышала слово «специализации», перестала жевать. Потом подняла глаза на Незнакомца, и медленно продолжила жевать, уже во всех подробностях выслушивая речь Незнакомца. Он говорил примерно ещё минут двадцать, в течении которых они успели выпить ещё по чашке кофе, а Незнакомец выкурил сигарету. Когда он умолк, Габи откинулась на стул, и задумалась. Незнакомец молча собрал свои вещи, и вышел из кабинки. Габи так и осталась сидеть. Ей, в общем-то, было о чём подумать.

Через полчаса из бара «Три Слона» вышел высокий мужчина в сером плаще, с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпой, и уверенным широким шагом направился к метро. Спустя ещё минут двадцать из той же двери появилась девчушка в кожаном пальто почти до каблуков её ковбойских сапог, и, надев на голову кожаную же, широкополую шляпу, отправилась к припаркованной невдалеке машине. Это был старенький потрёпанный Вольво чёрного цвета, явно переживший долгое путешествие. Но видно было, что о нём заботятся. Под капотом прятался усиленный двигатель, а за затемнёнными стёклами салона было полно электроники. Задние сиденья были убраны, оставлены только передние. Кресла были явно для спортивной машины, участвующей в гонках на выживание. К слову. Стёкла были бронированы, как, в прочем, и весь автомобиль, так что, неприметная с первого взгляда машинка оказывалась изнутри передвижной крепостью. Габи, а это была она, открыла дверь, уселась на водительское место и, повернув ключ в замке, направилась домой.
Вот и знакомый переулок. Добравшись до подъезда она в три приёма перетащила все свои вещи из машины к двери и припарковала Вольво у обочины. Зашла в подъезд, захватив пару сумок, поздоровалась с консьержем (очень приятным стариканом), с которым давно свела дружбу, и попросила его помочь с багажом. Пока они возились с сумками, старичок ей жаловался на подростков, которые всё хотят забраться к ним Пока они возились с сумками, старичок ей жаловался на подростков, которые всё хотят забраться к ним в подъезд, на жильцов, вечно водящих с собой толпы гостей и так далее по списку. Пока они вместе ехали до квартиры, Габи постаралась узнать, давно ли уехала Мария Семёновна. Так звали Мари «в миру». В прочем, на Семёновну, в свои 22, она никак не тянула, но консьерж упорно называл их обеих по отчеству. Видимо, из уважения. Он любил их, так как они вовремя сдавали деньги ему на зарплату, всегда исправно здоровались, и были с ним изысканно вежливы (что, впрочем, давалось им не так уж трудно, спасибо полученному светскому образованию). Консьерж охотно поведал, что Семёновна, как иногда в шутку её называла Габи, уехала ещё позавчера, с большим количеством сумок. Они вместе вынесли сумки из лифта, и попрощавшись с ней, консьерж исчез за закрывающимися створками и лифт вместе с ним утоп в мрачной шахте, шумя мотором и глухо щёлкая рычагами на этажах. Порывшись в карманах пальто, Габи извлекла оттуда увесистую связку ключей, замкнутую аж на альпинистский карабин. В связке ключей было очень много. И всяких. От длинных, с широкими и заковыристыми бородками, до коротеньких или плоских, с углублениями вместо крючочков и палочек. Выбрав нужный, Габриэль вставила ключ в скважину и тихонечко повернула его. Внутри массивной железной двери произошло сложное движение, и дверь тихо повернулась на петлях, не смотря на свою массу, и что самое замечательное, без скрипа. В квартире не было слышно ни звука. Сквозь шумоизолирующие окна внутрь не проникало естественного фона города. Толстые стены надёжно избавляли от соседей, которых и так не было, и единственными звуками на данный момент был шорох пальто Габи. Шума не было. Вообще ничего не было. Габи, так не кстати вспомнив утреннее предостережение, достала пистолет и стала кошачьим шагом пробираться по квартире, сантиметр за сантиметром пробираясь к массивной двери из тёмного дерева, ведущей в кабинет. Она пинком открыла дверь и ворвалась в комнату. Охватив полпомещения глазами, и убедившись, что в комнате никого нет, она подошла к столу, и провела пальцем по нижнему краю столешницы. Там обнаружился ряд неприметных кнопочек. Габи стала нажимать одну за другой, прислушиваясь к тому, что происходило в квартире. Она дошла до последней кнопки и остановилась. После серии нажатий произошло следующее: сначала закрылась на все замки входная дверь. Затем, дверь в кабинет захлопнулась, и на обеих встали толстые металлические засовы. Попутно включился и пискнул компьютер. Это было произведение искусства, а не компьютер. На самом деле, вся квартира была насквозь пропитана электроникой, кроме, пожалуй, пары комнат, где её было по минимуму из-за условий, не благоприятствующих любой технике. Ну, например, ванная комната. Их в доме, кстати, было две. Но мы поговорим об этом потом. Сейчас же Габи села в огромное удобное кожаное кресло, закинув ноги на стол, и нажала последнюю кнопку. Она включала систему сигнализации и контроля над помещениями. Компьютер пожужжал, и выдал на экран одного из своих мониторов картинки всех комнат. Они выводились на экран с помощью миниатюрных камер, установленных везде. В каждой комнате их было как минимум две. В ту же секунду воздух в квартире разрезали лазерные лучи, не видимые невооружённым глазом. Вообще, система показывала, что кроме Габриэль в последние два дня в квартиру не заходил вообще никто. Это утешало. Посидев в удобном кресле пять минут, Габриэль убедилась, что никакого движения в квартире не происходит. Она по очереди отжала все кнопки. Затем проследовала в коридор, где оставила свои высокие сапоги, как следует повесила пальто в гардеробной комнате, и отправилась на обследование квартиры, про себя только отметив, что вещей поубавилось. Она отправилась на второй этаж, захватив с собой одну из сумок. Когда-то, когда они с Машей только въехали в эту квартиру, это был просто чердак. С тех пор много чего изменилось. Чердак превратился в полноценную часть квартиры с несколькими комнатами. Там располагалась спальня, с большой кроватью под пологом. Лестница, покрытая пушистым ковровым покрытием, поднималась наверх. В основных помещениях дома (гостиная, спальня, кабинет, кухня, комната для гостей, лаборатория) цветовая гамма обстановки соблюдалась в красно-чёрно цвете. В основном, конечно, это было тёмное дерево, крашеный металл, пластик, бархат и шёлк, серебро и хром. Стены были тёмно красными. Атмосферу сгущали грамотно расставленные источники света, выделявшие отдельные предметы.
Достав из сумки банные принадлежности, Габи вошла в ванную. Вся комната была выполнена в синих пастельных тонах, в углу примостилась душевая кабинка. Керамические поверхности и эллинический орнамент были знакомы и навевали спокойствие. Габи скинула свитер с орнаментом, узкие облегающие джинсы, и всё что оставалось на ней, тоже… Почувствовала, как же всё-таки она по-зверски устала. Жизнь сейчас представлялась «Бесконечной погоней за чем-то… это всё равно, что стараться забежать за горизонт, а в конце всё равно выходишь к Последнему Морю…». Так она и думала, медленно стаскивая с себя непослушные почему-то детали туалета.
Надо сказать, всё, что было на ней надето, было чёрного цвета, исключая пальто и шляпу, оставшуюся висеть на стуле в прихожей, составляя компанию высоким сапогам. Включая воду, Габриэль мысленно подсчитывала, сколько же времени она не принимала душ… Выходило полторы недели. Коротко, по-мужски остриженные тёмные волосы совсем потеряли свой природный блеск. Аристократические, утонченные, острые черты бледного лица, длинная шея, переходящая в крепкие плечи. Во всём теле не видно и грамма лишнего веса, под кожей перекатываются бугорки мышц. Можно было даже сказать, что у Габи спортивное телосложение. С точки зрения мужчины она не казалась особо представительной. Ни грудь, ни бёдра её не были настолько развиты, что бы быть очень привлекательными. От этого и создавалось впечатление, что Габи ещё девочка. На самом же деле ей было 22, как и было написано в её паспорте.
Тугие струи воды ударили из душа, давая уставшему телу отдых, смывая тревоги и заботы, связанные с командировкой. Габи стояла, получая удовольствие от «водных процедур».Играла музыка… ещё несколько песен, прежде чем она вылезла из кабинки и, вытираясь махровым полотенцем, проследовала к своей сумке, которую она оставила на полу, у входа в ванную. Одеваться она не стала. Закалка никогда не бывает лишней. В сумке смирно лежало несколько смен белья и одежды, косметика, и ещё всякие вещи, которыми при обычных обстоятельствах Габи не воспользовалась никогда в жизни. Она вытащила содержимое саквояжа наружу. Выбрала пару белья, свитер, и джинсы, как две капли воды, походившие на те, что она оставила в ванной, положила их на стул и бухнулась на кровать. Сон не спешил к ней, несмотря на усталость и общее утомление. Она лежала поперёк кровати и смотрела в широкое панорамное окно, занимающее почти всю стену, противоположную кровати. В окно было видно, как умирает день, ярким пламенем полыхали отблески этого вселенского пожара на стенах многоэтажных новостроек, величественно выраставших из сплошного лесного массива… новорожденные сумерки опускаются на город. Зажигаются и гаснут огни.

Она засыпала, и думала о том, что ждёт её завтра…
Последние слова, что слышала Габриэль, были:
“When Love and Death embrace…”